ЛИТЕРАТУРНЫЙ КЛУБ
АЛЛЫ НИКИТИНОЙ
Автор: Алла Никитина
На редкость хорошо видится все, что было на уровне детских глаз – не выше метра от пола. Яркий блеск медного, начищенного песком тети-Ривиного таза, который возвышался над тонконогим, как Дон Кихот, примусом с фиолетово-синей короной пламени. Примус Рива устанавливала прямо на земле, сама восседала на маленькой скамеечке у порога своей квартиры. Выгоревшая, выцветшая юбка (да был ли когда цвет?) до самой земли, обтягивает широко расставленные колени. Косынка завязана по-пиратски — узел с кулак на затылке, и два больших уха смешно торчат. Она сосредоточенно взбивает волну в кипящем вареве деревянной ложкой. Благоухающая бордовая лава пузырится, и так пахнет во дворе и в целом мире вишневым вареньем, что дети, как пчелы, кружат неподалеку, угрожающе приближаясь все ближе и ближе. Тетя Рива снимает пенки в мисочку, а пенки все не кончаются, и она кричит сыну: «Вовка, принеси мине еще тарелку и забери ету!» И Вовка, полуголый с облупленной красной от загара спиной, рыжий парень в солдатских галифе на подтяжках, появляется в дверях с пустой глубокой тарелкой и белой городской булкой. Он передает Риве тарелку, забирает миску, полную вишневых пенок, окунает туда пышную сдобу с золотой корочкой на надрезе, и мы все делаем еще шаг вперед. Он нас не видит?! Впрочем, какое это имеет значение — все равно нам нельзя «торчать у чужого стола». Но дышать же можно! И мы вдыхаем сладкий воздух с большим аппетитом, и сглатываем слюну. Все равно ведь вишневое варенье будет вариться у всех. Раньше, или позже. Как месяц назад варилось клубничное…
В этом моем восторженном возрасте слова взрослых либо западали глубоко в память и пускали корни, из которых вырастали вдруг какие-то причудливые создания, либо я их просто не слышала – «не доходили». «До тебя, что, не дошло, а?», спрашивал папа, вызывая во мне панический ужас: «Что я такое сделала?». Ничего такого, оказывается, просто все уже оделись и меня ждут, чтобы пойти гулять, а я сижу в одной сандалии, другую держу в руке и о чем-то усиленно размышляю, или мечтаю, на минуточку оказавшись вне времени и места. А поскольку такое происходило часто, то папа грозился «выбить это» из меня. Мне очень нравились сказки братьев Гримм, и среди них «Бабушка-метелица», где милая девушка ежедневно старательно выбивала перину, за что ее бабушка-метелица полюбила так сильно, что золотом осыпала. В книге на картинке девочка, в чепчике, светлокудрая, в облаке из белоснежного пуха лихо орудует «выбивалкой» — выбивает. Мне не хотелось бы быть периной, и я быстро вставляю ногу в сандалию. И мы выходим во двор. На лавочке сидит тетя Рива, руки скрещены на пышной груди под передником, отдыхает. Родители здороваются, и мы поворачиваем в подворотню. И слышим: «Миша, подожди, я видела, ты привез дрова…» – «Ну? — поворачивается папа. – У тебя хорошее зрение, Рива, ты все видишь». «Нет, я не про то…»
А про что, я не понимаю. Помню только, что мама тихо сказала папе: «Ну и язык у этой Ривы. Такой длинный язык!..» С тех пор я мечтала увидеть Ривин язык.
В том моем возрасте мечты почти всегда либо сбывались, либо забывались. Однажды, когда мы играли во дворе, поднялся ветер, и такой сильный, что сорвал веревку с чьим-то бельем и потащил в подворотню. Мы — за ней. Простыни и пододеяльники надувались, как паруса в кино про детей капитана Гранта, и рвались вперед, за ними косяком волоклись кальсоны с развивающимся завязками, полотенца, рейтузы и ночные рубашки. Мини-торнадо вертел нас, платья надувались, взлетали и прилипали к лицам, мы с хохотом и визгом пытались удержать их и не могли. И вот, когда совсем уж смешно стало, я вдруг почувствовала резкую боль в глазу. Я тру глаз, а мне только больнее. Я уже реву, мне та-а-к больно, как никогда в жизни не было, и я реву, как никогда. Из окна высунулась бабушка, Верка кричит ей, что у меня наверно глаз вытекает, потом тетя Фира выскочила, подбежала, руку от глаза оторвать пытается, я вырываюсь, я брыкаюсь. И вот, откуда ни возьмись, – Рива. Присела и спокойно так говорит: покажи глаз, ладошку мою сжала и от глаза отвела. Голова, как в тисках, в ее руках. Рива приблизила свое лицо, что-то делает с глазом, раскрывает, и я чувствую в том месте, где болело, легкое прикосновение.
— «Она тебе прямо по глазу языком провела. Вывернула веко и прямо по глазу! И все. У нее такой язык – длинный!» — описывала это действо Верка. А я потом долго еще размышляла: хорошо это — иметь длинный язык, или плохо?